Авторство и интенциональность

…Теперь, когда мы немного разобрались с нашими стартовыми условиями и с тем, как разные состояния влияют на наши способности к самоорганизации, а в особенности — на необходимое для самоорганизации высокоуровневое мышление, пришла пора внимательно посмотреть на главный вопрос:

“Зачем?”

Если у нас нет в этом ясности, мы можем потерять в метаниях и неопределенности очень много энергии и времени. 

Оттолкнусь еще раз от моего определения самоорганизации: “Самоорганизация — это умение использовать совокупность приемов, техник и принципов для того, чтобы мочь ответить на вопрос: что мне нужно делать прямо сейчас, чтобы жить в соответствии со своими ценностями, насыщенной и осмысленной жизнью”.

Самоорганизация помогает нам обеспечивать себе условия, чтобы реализовывать свои ценности и мечты. 

В мое определение самоорганизации завернуты два очень важных понятия: авторство и интенциональность. Синонимы “интенциональности” и “авторства жизни” — “субъектность” и “жизнетворчество”. 

Авторство (personal agency) — это 

  • способность оказывать влияние на собственную жизнь;
  • возможно, ключевой параметр психологического благополучия;
  • внутренний локус контроля, т.е. принятие ответственности за свои поступки и решения. Внешние обстоятельства существуют, но у нас есть выбор, как к ним относиться. Что мы чаще говорим себе: “Мне приходится” или “Я решил_а”? Авторство можно назвать позицией взрослого человека. Это то, что в книге Марии Хайнц и Ольги Мороз про семейный тайм-менеджмент называется  “позицией руководителя”, в отличие от “позиции исполнителя”. 

Если мы отказываемся от авторства своей жизни, мы тем самым отдаем это авторство на откуп кому-то еще. Противоположностью авторству является беспомощность. 

Понятно, что в каждой ситуации что-то от нас не зависит, на что-то мы повлиять не можем, но важно понимать, что все-таки зависит от нас и на что мы можем повлиять. Как пишет в одной из своих книг Джулия Моргенстерн, “Главное – устранить ощущение безысходности и не чувствовать себя жертвой обстоятельств, чтобы иметь возможность строить жизнь, которая подарит вам радость и удовлетворение”.

Позиция исследователя собственной жизни — форма реализации авторства жизни (одновременно укрепляющая авторство). 

  •  возможность и способность совершать выбор, т.е. представление (воображение) альтернативных вариантов, из которых мы выбираем (сопоставление того, что есть, с тем, что может быть/ могло бы быть), и наличие критерия для выбора (осознанного, но не всегда рационального; как правило, в качестве критерия выступают ценности и/или квазителесные ощущения). Когда у нас есть выбор, что делать, это повышает мотивацию (поэтому важно бывает составлять себе вариативный план: “сегодня я могу начать рабочий день с работы по проекту А, а могу — с работы по проекту Б”).
  • способность к действию. Барбара Шер пишет, что действие абсолютно необходимо людям, которые не знают, чего хотят, потому что действие, даже в неверном направлении, позволяет получить новую информацию, обратную связь от реальности; оно укрепляет ощущение компетентности и способности справляться, и выводит нас в большой мир, где у нас появляются новые шансы. 
  • ориентация на решение, вопрос к себе: “Как я могу в этих условиях делать то, что мне важно?” Авторство очень связано с ощущением надежды, оптимизма, веры в лучшее будущее, которого можно достичь посредством действий (в том числе систематических маленьких улучшений, как в методе кайдзен). 
  • взгляд на жизнь как на объект, произведение (как взгляд художника на картину, над которой он работает). Поиск призвания — это поиск того фрейма, рамки восприятия, которая позволит увидеть жизнь как произведение, а себя как автора. Но важно отметить, что можно ощущать и реализовывать авторство и без “призвания”; а вот “призвание” без авторства невозможно. Можно сказать, что призвание — это зов, призыв Чего-то Большего, и наш ответ “Я здесь, Господи”; важно, чтобы был этот “я”, — автор своей жизни, деятель, — который способен ответить на призыв. 

Для реализации авторства жизни необходимо быть открытым происходящему, признавать его, т.е. развивать осознанность. 

Авторство невозможно без рефлексивной позиции. Чтобы посмотреть на свою жизнь со стороны, как на произведение, и/ или увидеть различные возможные будущие и мочь совершить выбор между ними, важно выйти из потока переживаний. Укрепляя способность занимать рефлексивную позицию, мы укрепляем авторство. Рефлексивная позиция позволяет сопоставить происходящее с тем, что для нас важно, с нашими ценностями. 

С точки зрения нарративной терапии, авторство возможно тогда, когда человек отделяет себя от проблемных историй о собственной идентичности. Авторство укрепляется, когда наши поступки, направленные на воплощение предпочитаемой истории, оказываются засвидетельствованными и поддержанными другими людьми. Также для авторства жизни крайне важно, чтобы человек был сочувствующим свидетелем самому себе. Для того, чтобы быть автором своей жизни, действовать в соответствии с ценностями, нужно, чтобы эти ценности были сформированы на уровне истинных понятий (по Л.С.Выготскому), т.е. чтобы эти абстрактные понятия были внеситуативными и их можно было бы переносить из одного контекста в другой и там применять. Т.е. мальчик из примера, который приводит Выготский (“воля — это когда жарко, а я не пью воды”) должен мочь понимать для себя, что такое воля, и когда холодно, и когда “ни холодно, ни жарко”. 

Если у нас слишком много дел и мы погрязли в них, это приводит к ослаблению авторства жизни. 

Когда мы ориентируемся в своих делах и можем выбирать из них, что делать именно сейчас, и делать это очень хорошо (как проповедует Грег Маккеон в своей книге про эссенциализм), это укрепляет ощущение авторства жизни, а вместе с этим и повышает ее качество. 

Иногда наш протест против навязанного извне распорядка и дисциплины — это попытка отстоять свое право быть автором собственной жизни. Важно понять, правда, сколько лет той части нас, которая пытается отстаивать себя таким образом. Может быть, ей семь и она страшно не хочет приспосабливаться к школе, а нам сорок и мы все еще продолжаем пользоваться этими несколько устаревшими способами постоять за себя? 

Интенциональность — это способность осуществлять осознанное и произвольное проактивное действие, направленное на реализацию ценностей, намерений, смыслов, мечтаний и добровольно взятых на себя обязательств человека. Это действие, идущее “изнутри”, в отличие от идущей “на автопилоте” привычной реакции на стимул. Это действие, преображающее реальность, помогающее нам создавать вокруг себя оптимальную для себя среду обитания. Именно об интенциональности речь, когда мы проецируем свои намерения в будущее, строя долгосрочные планы, и когда мы в повседневности “сверяемся с курсом”, ориентируясь на свои ценности. 

Чтобы чего-то достичь, нам требуется упорство, сила воли, которые гораздо более доступны нам, когда то, что мы делаем, находится в согласии с нашими ценностями. 

“Вы уникальны, никогда не было и не будет второго такого, как вы, и ваша жизнь может заделать какую-то дыру в расползающейся ткани бытия. Но сама уникальность ничего не значит, если вы лишаете себя шанса сделать в мире что-то осмысленное. Сделайте видимым то, что без вас, возможно, никогда не было бы увидено. Сделайте первый шаг; вы и ваша жизнь стоите того, чтобы ради них рисковать”. 

         (из книги Райдера Кэрролла про метод Bullet Journal)

К интенциональности имеют отношение следующие вопросы, которые мы задаем себе:

“Каким человеком я хочу стать/ быть?”

“Какое наследие я хочу оставить по себе?” 

“Каковы ценности, с которыми я хочу сверяться в своих поступках?”

“Что мне делать, чтобы реально следовать этим ценностям?” 

“Как придать будущему такую форму, чтобы в него поместилось то, что действительно важно?”

“Какое место то действие, которое я сейчас осуществляю, занимает в бОльшей картине?”

“Что мне мешает жить так, как хочется и важно? Где мое слабое звено? Что можно улучшить, так чтобы в результате улучшилось все?”

Интенциональность — это осознавание, во что мы вкладываем самые драгоценные, ограниченные жизненные ресурсы — наше время и нашу энергию. Каждое наше решение — это решение, во что их вкладывать. 

Интенциональность помогает нам противостоять отвлечениям — важно сформулировать намерение, связанное с отвлечением (“Зачем я сейчас лезу в Фэйсбук (или в холодильник)? Что мне нужно? Могу ли я обеспечить это себе каким-то другим способом?”)

Адаптация к жизни с болезнью, фаза кризиса: психологическая устойчивость

по материалам Патрисии Феннелл

предыдущие отрывки тут, тут и тут

Фаза первая: кризис

Стратегия: «Бункер»

Второе направление: психологическая устойчивость

Читать «Адаптация к жизни с болезнью, фаза кризиса: психологическая устойчивость» далее

Про авторство жизни человека, столкнувшегося с болезнью, и распределенный кейс-менеджмент

Сегодня думаю о пациенте как авторе собственной истории и о «распределенном кейс-менеджменте»

Первая мысль опирается на идеи Артура Франка (из его книги «Раненый рассказчик»). Одна идея — что болезнь, как любое травмирующее событие, раскалывает жизнь человека на «до» и «после». Происходит так называемое «нарративное крушение», где прежняя история с ее прошлым, настоящим и будущим, с ее собственной темой и сюжетом уже больше не годится. И нужно создавать новую. Старые карты больше не пригодны, и приходится идти по неизвестной земле, по ходу картируя ее для себя (и, возможно, для других, хотя нет гарантии, что они попадут именно в ту же самую неизвестную землю). Болезнь ставит перед человеком задачу на смысл. Он становится ответственным не только за собственное здоровье, но и за осмысление своего опыта.

Потому что если он сам не возьмет на себя эту ответственность, живо найдется кто-то еще, кто ее узурпирует. Вот, например, медицинская система как некое социальное явление. Она же тоже хочет рассказывать о себе хорошие истории, где она будет выступать героем. Если медицинская система захватит авторство, то история человека, столкнувшегося с болезнью, должна будет уложиться в так называемый «нарратив прогресса». То есть, вот возник симптом, человек обратился к Медицине, Медицина поставила диагноз, назначила лечение, лечение помогло, симптом прошел, все благодарят Медицину, ура. Человек тут не как субъект, а скорее как «обстоятельство места», арена, на которой Медицина совершает свои чудеса и подвиги. Внутренний опыт человека, его переживания, его поиски смысла тут вообще никак не фигурируют. «Доктор, меня все игнорируют… — Следующий!»

«Нарратив прогресса» — самый распространенный способ рассказывать истории о болезни. Очень часто мы исподволь пытаемся вписать свои и чужие истории о болезни в его рамки. «Ну и как новое лечение? Помогает, да?»

А вот если получается так, что Медицина не способна просоответствовать своему собственному героическому нарративу, вот тут начинаются приключения. Диагноз поставили неправильный или не поставили вовсе; лечение не помогло или дало такие побочные эффекты, что непонятно, от чего хуже, от болезни или от лечения; болезнь такова, что симптом в принципе пройти не может. Как же это неприятно Медицине, как же невозможно для нее рассказывать о себе такие истории. Очень часто пациент, чей опыт болезни не вписывается в «нарратив прогресса», получает гласные или негласные обвинения в том, что он «недостаточно хорош», а то и вообще «симулирует», потому что «ищет внимания». Как говорится по-английски, adding insult to injury, то есть давайте того, кто ранен, еще и оскорбим вдобавок.

И вот тут особенно остро выступает необходимость для самого человека, столкнувшегося с болезнью, стать автором своей истории, чтобы его переживания и опыт не замалчивались, не делались невидимыми, не обесценивались. Франк пишет, что два основных типа историй о болезни, которые рассказывает сам человек изнутри своего опыта, если не старается вписаться в «нарратив прогресса», это «нарратив хаоса» и «нарратив великой задачи или поиска сокровища». (Очень хорошие примеры приводит в своей статье Кэйтэ Вайнгартен https://narrlibrus.wordpress.com/2009/02/28/making-sense-of-illness-narratives/). «Нарратив хаоса», по сути, и не нарратив вовсе, это сырой рваный опыт, в котором изнутри него невозможно выделить какие-то смысловые связи. Его очень трудно выразить и еще труднее воспринять. Поэтому чаще всего с этим опытом человек, столкнувшийся с болезнью, находится в одиночестве (если ему не повезло с умелыми, заинтересованными, сопереживающими и терпеливыми «ловцами историй» рядом).

«Нарратив великой задачи или поиска сокровища» — это тот тип нарратива, дает людям, живущим в ситуации хронической болезни, наибольшее количество смысла и поддержки. Это тот принятый в культуре тип повествования, с которым проще всего идентифицироваться. Герой ищет сокровище, но непонятно, найдет ли. Часто он его вообще никогда не видел, или видел в видении, как рыцари Круглого Стола — Грааль. Он странствует по неизвестным землям, иногда враждебным, иногда — равнодушным; бывает, что он мучим жаждой, голодом, изнывает от жары или холода, страдает от ран. Иногда он один, иногда рядом с ним спутники. Иногда он находит неожиданные источники сил, мудрости, надежды, встречает на своем пути что-то прекрасное. Неизвестно, вернется ли он когда-то домой, известно лишь, что если он вернется, то вернется иным, уже не таким, каким отправился в путь, и кто знает, сможет ли прежний дом быть для него домом. В этом типе нарратива есть пространство для огромного объема неопределенности — и любопытства, что же будет дальше. Иногда именно это любопытство и поддерживает в герое волю прожить еще один день.

Есть подозрение, что если находящиеся рядом «ловцы историй» смогут принести человеку, столкнувшемуся с болезнью, «нарратив великой задачи или поиска сокровища» как одну из моделей/метафор для идентификации, то задача принятия ответственности за осмысление своего опыта может оказаться легче (а значит, будет, что противопоставить коморбидной депрессии, тревоге и последствиям травматического стресса).

А теперь вторая мысль, про распределенный кейс-менеджмент. Эта мысль опирается на идеи, которые озвучил профессор Раффаэле Менарини на ежегодном собрании Ассоциации больных ревматоидным артритом, прошедшем в прошлую субботу в Риме. (Здесь хорошее место для того, чтобы публично признать заслуги человека, там присутствовавшего, за то, что он эти идеи сохранил и донес до меня, несмотря на очень плохое самочувствие в тот момент.) Профессор Менарини говорил о том, насколько в разных социально-исторических контекстах государственная система, в противовес самому человеку, живущему с болезнью, берет на себя ответственность за то, чтобы определять судьбу больного, траекторию лечения, открывать или закрывать возможности. Профессор Менарини, кажется, побывал в Советском Союзе во времена Брежнева, на каком-то конгрессе в Алма-Ате. Про то, как система, захватывая авторство жизни, обращалась с людьми с тяжелыми заболеваниями и инвалидностью, мы кое-что знаем; кому кто, а мне открыл глаза на многое Рубен Давид Гонсалес Гальего, да будет он жив, здоров и благополучен, аки египетский фараон 🙂

Сейчас авторство жизни преимущественно в руках самого человека, — если мы говорим о взрослом, интеллектуально сохранном, обладающем достаточными финансовыми средствами человеке. Помимо того, что он имеет дело, иногда — каждый день без выходных и отпуска, с симптомами болезни, помимо того, что он решает для себя «задачу на смысл», он оказывается еще и собственным «кейс-менеджером»: исследует возможности лечения, взвешивает альтернативы, выбирает оптимальную траекторию лечения, составляет временнОй план. Если речь не о взрослом или не об интеллектуально сохранном, эта задача падает на опекунов (в частности, родителей). В лучшем случае есть социальный работник-координатор, он же официальный кейс-менеджер.

Я думаю о ситуациях, когда социального работника нет (или пока нет), когда болезнь и коморбидная депрессия и тревога, а также подпитывающие их дискурсы в обществе, подорвали неформальную систему социальных отношений, в которую мог бы быть включен человек (нет своей семьи и друзей), и когда болезнь, депрессия и тревога отъели большую часть доступного человеку жизненного ресурса, так что на то, чтобы быть себе еще и хорошим кейс-менеджером, сил просто не хватает. Тогда получается невозможно сформировать адекватную, оптимальную траекторию лечения, и события разворачиваются по неоптимальному сценарию.

Я думаю о том, как в таких ситуациях возможно создавать систему поддержки, которая будет брать на себя функции кейс-менеджмента в ситуациях, когда человек, живущий с болезнью, не может решать еще и эти задачи. То есть кейс-менеджмент, вместо того, чтобы быть сосредоточенным в одной точке, может быть распределен, с проговоренными соглашениями по поводу перехода «фокуса ответственности» из одной точки системы поддержки в другую.

Майкл Уайт о «Myself»

Фрагменты из статьи «Работа с людьми, страдающими от последствий множественной травмы» (“Working with people who are suffering the consequences of multiple trauma”), опубликованной в сборнике «Trauma: Narrative responses to traumatic experiences», 2006, ed.by D.Denborough, Dulwich Centre Publications, Adelaide, Australia

Читать «Майкл Уайт о «Myself»» далее

Нарративная практика и «все сойдет»

Одно из самых распространенных критических высказываний в адрес нарративного подхода — это обвинение в моральном релятивизме. «Это постмодернистский подход, они отказываются от идеи нормы, у них «все сойдет»». «У них» — потому что такое высказывание, как правило, исходит извне, с позиции, не затруднившей себя тем, чтобы более тщательно разобраться в данном вопросе.

Это постмодернистский подход? Да, в том смысле, что нарративная практика признает существование множества различных описаний действительности и отказывается признавать претензии любого из этих описаний на универсальную истинность.

Они отказываются от идеи нормы? Здесь придется копаться в том, что имеется в виду под нормой, иначе у нас произойдет смешение понятий. Сейчас у меня нет возможности уходить в эту тему глубоко, поэтому я скажу очень кратко: представления об этической норме у нарративных практиков есть: никто не должен отбирать у другого право быть первичным автором собственной истории.
Читать «Нарративная практика и «все сойдет»» далее