Голос матери и нарративная практика

Пока я тут на время беременности и послеродового периода выпала из рабочих проектов, я нашла для себя профессиональную поддержку в онлайн-сообществе нарративных практиков, созданном Пегги Сакс. На прошлой неделе я вновь пришла на форум, и, что неудивительно, мы заговорили о материнском опыте. И Пегги подкинула почитать свою давнишнюю статью «Поддержка семей и нарративная практика: Усиливаем голос матери в работе с семьями, где есть младенцы и/или дети раннего возраста» (из сборника «Narrative Therapies with children and adolescents» (1997) ed. by Smith and Nylund, NY: Guilford Publications). В этом посте я перескажу то, что вычитала оттуда. Вообще, очень интересная тема из разряда «личное и есть профессиональное» — думаешь о чем-то в контексте личного опыта, и загадочным образом люди обращаются за консультацией на резонирующие темы.

Пегги в своей работе с семьями опирается на нарративную практику Уайта и Эпстона, коллаборативную терапию Андерсон и Гулишиана, движение поддержки семей и феминистские идеи. Движение поддержки семей заинтересовано в укреплении отношений между родителями и детьми – в социальном, культурном и историческом контексте. То есть, чтобы ребенок мог развиваться, важно поддерживать семью, а чтобы поддерживать семью, важно укреплять местное сообщество и сообщества по интересам, в которые семья включена. Поддержка семей очень сильно связана со сферой профилактики, а не только терапии. Родители получают поддержку специалистов в том, чтобы осознавать и развивать собственные ресурсы и укреплять связи с сообществом – не только принимая помощь сообщества, но и внося собственный вклад в его благополучие. Формирование сообществ происходит посредством групп взаимной поддержки, общественных организаций и местных игровых групп для детей.

Пегги пишет о двойственности материнского опыта, о гневе-и-нежности, о том, что в современном обществе существует искусственное разделение образа матери на «хорошую мать» и «плохую мать»; в результате этого разделения неоднозначность материнского опыта замалчивается. Требования соответствовать образу «хорошей матери» вызывают у матерей сильную тревогу и чувство несостоятельности. Различные системы воспитания предъявляют к поведению родителей противоречивые требования. Многие психологические концепции, приписывающие матерям ответственность за проблемы детей (в том числе – выросших), усугубляют переживание «материнской вины». С точки зрения Пегги, задача терапевта состоит, в частности, в том, чтобы помочь ослабить это переживание.

Избыток и недостаток с точки зрения модальностей

Также по эпштейновскому алгоритму я попробовала разложить такие измерения как «быть в состоянии избытка — не быть в состоянии избытка» и «быть в состоянии недостатка, дефицита — не быть в состоянии недостатка, дефицита».
Что же получилось:

В продолжение разговора о модальностях

Мне показалось, что в описании бытийной, эпистемической и потенционной модальности Михаил Эпштейн дает алгоритм, который можно интересно и с пользой применить для понимания нарративного подхода, в частности, нарративного мировоззрения и позиции терапевта. Я думала о супервизии в нарративном подходе и мне пришло в голову: а что, если помимо бытийной, эпистемической и потенционной модальностей ввести дополнительные измерения – «быть в контакте с ценностями» и «признавать точку зрения другого человека».

О супервизии в нарративном подходе

Большая часть литературы по супервизии ориентирована на супервизоров, а не на тех, кто обращается за супервизией (консультантов), в результате чего последние часто не знают, чего они могут ожидать и требовать от супервизии. Странно, что таким образом консультанты оказываются «оттеснены на обочину» описания той деятельности, которая должна поддерживать их в осуществлении этичной и эффективной практики. Супервизия оказывается «односторонне направленной» и «односторонне описанной» деятельностью: именно супервизор определяет, чем супервизия является или не является, где ее границы, в чем ее цель и какими методами эта цель должна быть достигнута.