Мэри Пайфер «Женщины гребут на Север» (2019)

Мэри Пайфер — американка, культурный антрополог и клинический психолог, специалист по психологии развития и работе с травмой, психотерапевт-писатель. На протяжении всей своей карьеры она работала с женщинами и написала несколько книг, ставших бестселлерами, в том числе “Оживить Офелию” (опубликована в 1994, про девочек-подростков) и “Пишем, чтобы изменить мир” (про письменные практики).

Книга Мэри Пайфер “Женщины гребут на Север” (2019) посвящена темам и вопросам, с которыми сталкиваются женщины, переходя из возраста поздней взрослости — к старости. Что поддерживает, оживляет, обогащает нашу жизнь в этот период? Момент этого перехода определяется первым серьезным кризисом здоровья, из которого мы выходим с ограниченными возможностями, и/ или смертью близкого человека. Пока мы еще можем делать все, что хотим, это не старость; когда уже перестаем мочь делать то, что хотим, — старость.

На каждом новом жизненном этапе мы перерастаем те стратегии совладания, которые работали для нас раньше. Каждый переходный период ставит перед нами задачу поиска и создания новых стратегий совладания, испытывает наше мужество, ясность ума и решительность.

Мэри Пайфер считает, что главная задача развития переходного периода от поздней взрослости к старости — укрепление жизнестойкости перед лицом утрат и ограничений. Жизнестойкость, по мнению Пайфер, — результат намерения и внимательности. Мы можем определять, куда мы направляем наше внимание, и за счет этого двигаться к исцелению.

Читать «Мэри Пайфер «Женщины гребут на Север» (2019)» далее

«Пожалуйста, познакомь меня с твоими дорогими мертвыми?»

Сегодня думаю о дорогих мертвых и о том, как отсутствие места для разговора о них с дорогими живыми сужает, уплощает и обедняет нашу жизнь.

Цитируя Антуана де Сент-Экзюпери, «человек — это узел отношений». Наше бытие, мысли и действия, — все это всегда, в каждый момент времени, к кому-то обращено. Мы не можем не быть в диалоге. Это может быть диалог с реальными людьми, другими живыми существами, предметами, местами и пространствами, с образами нашей фантазии (или с теми, кто, прежде чем стать достоянием нашей фантазии, был порождением чьей-то чужой фантазии), с обобщенным другим (например, я прямо сейчас пишу это в диалоге с моим обобщенным «дорогим читателем» :)), с Дорогим Мирозданием или как иначе его назвать. Мы всегда, в каждый момент, становимся несколько другими по сравнению с тем, кем были только что, и делаем это в отношениях. И в каждых отношениях — по-особенному, по-своему. Именно этим, во многом, они нам и ценны, — тем, что в них мы можем становиться тем/той собой, каким/какой не можем становиться более нигде. И когда отношения прекращаются или видоизменяются так, что мы больше не можем становиться там тем/той собой, каким/какой нам было ценно в них становиться, — это утрата для нас.

А если это были отношения с реальным человеком и он умер, тогда отношения видоизменяются и продолжают существовать в нашей памяти и воображении. Только теперь нам остается поддерживать их самим — в гораздо большей степени, чем раньше. И часто эта значимая часть нашей жизни невидима для окружающих, не признана ими. В какой момент в общении принято сказать: «А теперь позволь мне представить тебе моих дорогих мертвых?» или «Пожалуйста, познакомь меня с твоими дорогими мертвыми?» Не принято. Современная западная культура не позволяет этого, для этого нет правильного места. И те важные аспекты нас, которые могли реализовываться в отношениях с дорогим мертвым, оказываются изолированы от отношений с живыми. И их становится все сложнее поддерживать самостоятельно, если мы не прикладываем к этому специальных усилий.

И чем больше наших дорогих близких становятся мертвыми, тем больше аспектов нас оказываются отчуждены от наших длящихся отношений с живыми, и тем больше раскол между нами-какими-мы-хотим-быть — и нами-какими-нам-доступно-быть.

Чем мы старше, тем больше наших дорогих близких становятся мертвыми.
На территории «страны болезни» люди становятся мертвыми гораздо чаще, чем на территории «страны здоровья».

И вот в том, что в обществе нет принятого способа знакомить наших дорогих живых с нашими дорогими мертвыми, — один из источников коморбидной депрессии, связанной с хронической болезнью и старением.

Понятно, что наши дорогие мертвые — это наше сокровище, и не с каждым мы поделимся им. Но если в отношениях есть какой-то уровень доверия, близости, надежности, — и мы чувствуем, что наш дорогой живой собеседник не уронит нашего дорогого мертвого, если мы бережно опустим память о нем в его руки, — важно попробовать предложить рассказать. И спросить собеседника о его дорогих мертвых. В подходящий момент. Такой разговор исключительно близок к опыту-переживанию священного.

Смысловое пространство у изголовья

Продолжая вчерашнюю мысль о талисманах, воплощающих надежду, вещицах, которые можно держать в руке, — я думаю о сужении физически доступного пространства у больных и старых людей.

С одной стороны, я думаю о том, что сфера вокруг изголовья кровати, очерченная для людей, проводящих много времени «на постельном режиме», примерно длиной вытянутой руки — это особое пространство. Вещи, которые попадают в него надолго, это не просто вещи, а узлы смыслов, символы.

А с другой стороны, я думаю, какие возможны коммуникативные практики и практики смыслообразования, чтобы при сужении физически доступного пространства смысловое пространство не уплощалось, а расширялось, обретало дополнительные измерения. Понятно, что это не практики «самопомощи», человеку и так уже плохо, чего навешивать на него дополнительную ответственность; это сообщественные практики.

Навещательница соседей

Какую прекрасную историю мне рассказали сегодня, нельзя не поделиться 🙂 Как раз в тему намеренного внимания к людям, которые слабо включены в социальные связи.

В одном московском многоквартирном доме живет старушка, назовем ее Анна Аркадьевна. Анне Аркадьевне 95 лет. Она достаточно хорошо себя чувствует, может выходить из дома, элегантно одевается, интересуется книгами, фильмами, музыкой.

Анна Аркадьевна взяла шефство над младшими соседками, которым за 70 и за 80. Она знает всех одиноких старых женщин, которые живут в этом доме, и со всеми активно общается. Каждой из них она назначает встречу примерно раз в два дня. «А с Вами, Марья Ивановна, мы завтра в четыре часа пойдем за хлебом, встречаемся у Вашего подъезда. Если Вы не выйдете, я поднимусь к Вам на этаж и буду звонить Вам в дверь». С кем-то — в магазин, с кем-то — на почту, с кем-то — посидеть во дворе, или попить чаю, или почитать вслух…

И если кто-то не приходит на встречу, она поднимается на этаж, звонит в квартиру, пока ей не откроют. А если не открывают, звонит во все соседние двери на этаже, пока не выйдет кто-нибудь. И тогда она выясняет, знают ли соседи телефон родственников одинокой старушки, которая перестала открывать дверь. А если не знают, вызывает участкового.

Марья Ивановна вот так не вышла как-то раз за хлебом, и Анна Аркадьевна всех поставила на уши. Вскрывали дверь, и обнаружили, что у Марьи Ивановны был инсульт, ее парализовало. Отвезли в больницу, и там она умерла через пару дней. Но умерла не одна и не лежа на полу в луже испражнений. Анна Аркадьевна защищает своих друзей от подобной участи.

Это такой предельный случай. Но, фактически, в каком-то смысле, уделяя внимание друзьям, чьи социальные связи ослабли, мы делаем то же самое.