День хороших отношений с «бывшими», день деятельной отзывчивости и день вторых шансов

Сегодня я праздную целых три праздника и на этом, пожалуй, ударно завершаю этот период, начавшийся 6 февраля со Дня Святого Мела.

(кстати, я тут выяснила, что у тех, кто не состоит в отношениях, аж два праздника — еще День Святого Фаустина, 15 февраля, отмечается в Италии. Но мне день святого Мела нравится больше — в частности, потому, что он раньше 🙂 )

Так вот, сегодняшняя «батарея» празднования:

Во-первых, я сегодня праздную День хороших отношений с «бывшими». Понимаю, что праздник эксклюзивный, потому что не всем так повезло. Если это не ваш праздник (пока :)) — смотрите остальные два праздника ниже.
А если при упоминании этого праздника вы начинаете улыбаться — тогда поздравляю 🙂

…когда вы с кем-то съели пуд соли, как говорится,
…когда человек видел вас во всех видах, в лучших и в худших,
…когда у вас масса общих воспоминаний, и тяжелые и неприятные уже отстоялись и осели, а остались только теплые и забавные, когда вы дурачились, как ни с кем более,
…когда прошло достаточно времени, и понимаешь, какие хорошие последствия уже проросли в твоей жизни из «семян», посеянных тогда, и чувствуешь благодарность,
…когда многое не надо объяснять в разговоре, потому что как раз вы двое отлично знаете это, и уже давно,
…когда человек знает вас лучше, чем кто бы то ни было другой, и при встрече после долгой разлуки задает вопрос сразу к сути вашей нынешней ситуации (…и тут вы понимаете, что да, суть именно в этом),

— и вот эта великолепная, мало с чем сравнимая свобода, когда тебе от человека _уже_ ничего не нужно, ты его не сравниваешь со своими представлениями об идеале, нет ни ожиданий, ни разочарований, видишь его просто как уникальность, как целостность, эстетически.

 

еще я праздную сегодня день деятельной отзывчивости

…когда ты звонишь человеку, потому что тебе паршиво, а человек говорит: «Приезжай прямо сейчас, хоть в засаленном старом халате»;
…или говорит: «Я оставил включенными на ночь уведомления о сообщениях и звонках, так что я на связи, если припрет, звони»;
…когда ты звонишь человеку, говоришь: «Мне нужна помощь», — и человек приезжает, куда ты ему сказал, и только там спрашивает тебя: «Скажи, какая именно тебе нужна помощь? Что я могу сделать?»
…когда ты тяжело заболеваешь, или кто-то из твоих близких заболевает, и человек организует доставку нужного лекарства через четырех посредников в трех странах.

С огромной благодарностью вспоминаю моменты, когда люди давали мне понять, что готовы для меня что-то сделать — в том числе и такое, что может не быть понятно их близким. Как правило, просишь о помощи, оказавшись в яме, и когда кто-то готов протянуть руку, это спасительно. И незабываемо.
и еще я сегодня праздную день латентной дружбы, новых перекрестков и вторых шансов.

У Айры Прогоффа, одного из создателей дневниковой терапии, была замечательная метафора «невыбранных дорог». Он писал, что выборы, которые мы совершаем, это никакое не «убийство одной из возможностей» (иногда говорят, что слова «решить» (что-либо) и «порешить» (кого-либо) — от одного корня, и в решении есть элемент убийства — так вот Прогофф был против такой радикальности). Он говорил, что дорога никуда не исчезает оттого, что мы по ней не пошли, она продолжает куда-то идти и «жить своей жизнью». И вполне возможно, когда-нибудь она снова пересечет наш путь. И если мы способны ее распознать в ее новом обличье, сказать: «Вот я раньше тебя не выбрал, потому что не был готов, но сейчас я бы хотел идти с тобой», — тогда бывает возможен второй шанс. И это, конечно, не только дорог касается.

«Успешность», чувство личностной несостоятельности и модели времени

Сегодня думаю о концепциях времени, о целеполагании, планировании, саморегуляции, о том, что составляет эталон «успешного», «нормального», «состоявшегося» человека — и о том, как это все опрокидывается в жизнь людей, живущих с хроническими заболеваниями, и их близких. И как порождает «чувство личностной несостоятельности». Ну, и что с этим делать.

Все эти вопросы для меня прямо «на острие» внимания, невероятно актуальны. И как для человека, чье тело иногда ведет себя непредсказуемо и создает условия, не располагающие к продуктивной работе. Иногда у меня много планов, а вот так проснешься утром, и обнаружишь себя внезапно с температурищей и головокружением, не позволяющим оторвать голову от подушки, смотреть в экран или в напечатанный текст. Привет, планы! Вы были хороши, но сегодня я — пас.

Но гораздо чаще я-то сама чувствую себя «нормально», и спасибо всему за это. Но у меня есть близкие — родитель, партнер, ребенок, близкие друзья, для которых я один из основных «узлов» поддержки, — которые живут с хроническими заболеваниями, и их тела тоже непредсказуемо ставят меня в ситуацию внезапного пересмотра планов. Практически в любой момент я могу обнаружить, что пора переходить в модус «тревога N-го уровня, потенциальная критическая ситуация со здоровьем близкого человека» (иногда доходящая до уровня «вопрос жизни и смерти»). Забота и поддержка выходят в приоритет. Привет, рабочие планы! Теперь опять не до вас.

И если бы я измеряла свою «успешность» только в категории «удалось избежать катастрофических последствий для жизни и здоровья близких», тогда я была бы стопроцентно успешна и не было бы у меня с этим аспектом самовосприятия никаких проблем. Все живы, все в какой-то степени здоровы и по возможности счастливы. Ну не ура ли? Совершенно точно ура.

Но я продолжаю сравнивать себя с тем эталоном «успешности», который я так качественно насобирала себе в голову из разных социокультурных предписаний, еще пока была «автономной боевой единицей» и единственной моей проблемой был подагрический артрит, поражавший суставы запястий и кистей рук до невозможности печатать. «Ха, тоже мне проблема, — думала я, — вот обезболивающее, вот программа распознавания речи, а еще лучше — вот диктофон и расшифровщики, будем выдавать текстовую продукцию, несмотря ни на что». У тебя должна быть цель, к которой стремиться, у тебя должен быть четкий план, у тебя должна быть команда, кончай ныть, давай работай.

«Настоящий», «нормальный», «состоявшийся», «успешный» человек, он ведь кто, судя по множеству всяческих инфо-вбросов везде (книг, презентаций, подкастов и т.п.)? Он тот, кто самостоятельно ставит цели, может адекватно моделировать значимые условия их достижения, может составить алгоритм достижения цели и ответственно следовать ему. Он вносит коррективы и не сходит с дистанции. Он компетентен. Он может поставить себе дедлайн и выполнить свои обязательства перед собой и другими.

А если ты вдруг перестал что-то из этого мочь (а тем более многое сразу), — ты получаешь, в дополнение к уже имеющимся у тебя жизненным сложностям, еще ощущение, что ты «не состоялся как личность», стал человеком «второго сорта», твоя идентичность «испорчена».

Сегодня я думаю о том, какую роль в этом во всем играют представления о времени, которых придерживается человек. Очень интересно это сформулировал профессор Раффаэле Менарини из римского университета LUMSA в статье, написанной для Ассоциации больных ревматоидным артритом в провинции Лацио. Он пишет о двух типах внутреннего субъективного времени человека, живущего с хронической болезнью. Один — это «кронос», циклическое время «страдания — облегчения — нового страдания». Жестокое колесо вечного возвращения обострений. Второй — это «кайрос», благоприятный момент открывающихся возможностей, разрывающий цикличность субъективного времени и выводящий время в новое измерение. И «кронос», и «кайрос» со-присутствуют во внутреннем мире человека, живущего с хронической болезнью. Думаю, что в жизни его близких тоже.

Мне бы хотелось добавить к этой идее профессора Менарини еще одну. Дискурс «ты существуешь, если ты успешен, то есть, читай, продуктивен» требует для своего существования линейного времени. Чтобы на этой линии можно было отмечать цели и прогресс.

У Айры Прогоффа я в свое время прочитала очень интересные рассуждения про модель времени у Блаженного Августина. Где время — это не одномерная линия, а точка, раскрывающаяся в объем. И тогда, в этой модели, успешность состоит не в том, чтобы попасть из пункта А в пункт Б быстрее или по крайней мере вовремя, а в том, чтобы в каждый конкретный момент проживать максимальный объем смысла, воплощать ценности. В линейной модели времени прошлое — это оставленный след, и по тому, какой след ты оставил, тебя и судят (в том числе и ты сам). В августинианской модели прошлое и будущее существуют только в нашем сознании — как память и воображение. Есть актуальная ситуация и смыслы, которые возможно в ней максимально прожить, ценности, которые могут быть воплощены. И единственная сверка — это не сверка оставленных следов с тем, как должны выглядеть «правильные» оставленные следы, а сверка в каждый момент времени — живу ли я в полной мере своих смыслов и ценностей, а если нет — что мне мешает?

Я думаю о том, что цикл «страдания — облегчения — страдания» требует возможности оперировать разными моделями времени, переходить от одной к другой и выбирать, какая из них полезнее всего в конкретной ситуации. Время как «кайрос» — это как раз линия ускользания, побега из «беличьего колеса» любой цикличности. Для меня оно очень сильно перекликается с августинианским временем. Чтобы прожить момент настоящего максимально смыслообъемно, мне может быть очень полезно настроиться на то, для чего этот момент максимально благоприятен.

Вот это я и могу противопоставить голосу личностной несостоятельности, который говорит мне, что из-за того, что я не выдерживаю дедлайны, часто отменяю договоренности с людьми, не достигаю своих целей в намеченные сроки, я не стану «успешным» человеком и так и буду человеком «второго сорта» из-за этого.

Я еще попробую к этой теме приложить «карту работы с чувством личностной несостоятельности» Майкла Уайта, не переключайте программу 🙂

Про метод Пеннебейкера, метод Прогоффа и «внутренние минные поля»

Начну с внутренних «минных полей». Так я для себя описываю переживание «лучше туда (в эти области, темы, воспоминания) не соваться, а то может рвануть». В смысле, как заденешь какой-нибудь проводочек, так сразу удар, боль, ничего не видно, глухота, нечем дышать, невозможно двигаться, кровь и смерть. Иначе говоря, травмирующие воспоминания из прошлого настолько невыносимо живы, что воспоминание о них — это перепроживание, а это как и тогда убивало, так и, чувствуется, снова будет убивать. Поэтому лучше туда не соваться.

Когда я вижу «внутренние минные поля» или чувствую, читая «между строк», что они есть, мой внутренний «именователь по-научному» сообщает мне: «Избегание. Одна из трех основных составляющих посттравматического стрессового синдрома, наряду с гипербдительностью и интрузивной симптоматикой (флэшбэками, кошмарными сновидениями)».

И я понимаю, что именно с избеганием «в лоб» работает методика Пеннебейкера в своей основной инструкции («напишите о самом болезненном воспоминании, о котором вы никому не рассказывали»). И я думаю также о том, что основная инструкция была разработана для «не нюхавших пороха» студентов-второкурсников (цисгендерных и без инвалидности), на которых, собственно, очень долго и проводилось большинство психологических исследований. А потом, когда метод Пеннебейкера понесли в группы и сообщества, имеющие в среднем гораздо больший опыт травмы, обнаружилось, что лучше бы все-таки какую-то другую инструкцию предложить, а не основную — «носом прямо в травму». Сохранив, по возможности, те принципы, которые и делают методику Пеннебейкера эффективной.

Что это за принципы? Эмпирическим путем Пеннебейкер и его сотрудники установили, что более заметный эффект улучшения здоровья вследствие письма наступает у тех, кто:
— начинает с достаточно рваного, хаотического описания события и переживаний, его сопровождавших, и постепенно выстраивает связную историю (это видно по увеличению количества слов-маркеров связности истории в текстах участников эксперимента, от первой к четвертой сессии письма);
— пишет не только о чувствах, но и о поступках; не только о поступках, но и о чувствах — с высокой степенью уязвимости;
— пишет не только о себе с одной и той же точки зрения, но включает в свой текст переживания, поступки и точки зрения других людей, вовлеченных в ситуацию;
— пишет не только с точки зрения себя-тогдашнего, но позволяет встретиться и сопоставить опыт и впечатления себе-тогдашнему и себе-нынешнему;
— занимает рефлексивную позицию, выстраивает смысловые, ценностные и причинно-следственные связи;
— рассказывая о болезненных переживаниях и воспоминаниях, включает в текст не только описание боли, страданий и пагубных последствий травмирующего события, но и упоминания о том хорошем, которое происходило несмотря на него, и о том хорошем, которое возникло вследствие преодоления последствий травмирующего события.

То есть, фактически, Пеннебейкер сотоварищи переоткрыли принципы «описания с обеих сторон», «отсутствующего, но подразумеваемого» и «сшивания ландшафта действия и ландшафта идентичности», — одни из ключевых в нарративной практике.

С опорой на эти принципы Пеннебейкер и его сотрудники разработали несколько модификаций основной инструкции, которые лучше работают для людей, у которых внутренние «минные поля» обширны и очень «заряжены». Тут важно упомянуть всех тех, чей травмирующий опыт не является разовым событием из прошлого. Мы также можем быть травмированы ожиданием будущей утраты, боли и страха, или обоснованным ожиданием повторения предыдущих болезненных событий (как в случае необходимости повторных операций при имеющемся опыте неудачных операций в прошлом, например).

Соответственно, вопрос, о котором я сейчас думаю, — это как возможно выстроить письменную работу с людьми, у которых обширные «внутренние минные поля», так, чтобы метод Пеннебейкера, например, принес максимальную пользу? С чего начинать, если куда ни поверни, практически всюду «лучше не соваться, а то рванет»?

И вот тут мне на помощь приходит метод Прогоффа. Там очень осмысленно выстроена работа — начинаем мы с периода настоящего и его содержаний, его сути, какого-то смыслового «центра координации», а потом отматываем назад, выделяя в прошлом периоды-ступени, позволившие нынешнему смысловому центру координации быть. И вот тут вот дальше, в каждом периоде, можно использовать нарративные принципы создания историй, придающих сил и надежды; создавать надежные территории идентичности, так называемую «безопасную позицию на берегу реки», с которой можно уже смотреть на бурную реку, из которой ты выплыл, и считать проплывающие в ней бревна и крокодилов. То есть сначала использовать (и создавать к случаю) разные модификации инструкции Пеннебейкера, а уже потом переходить к основной инструкции.

Спасение мечтаний: разница в 1%

Майкл Уайт, один из основателей нарративной терапии, говорил, что в среднем у человека в жизни сбываются 2% мечтаний, а терапевт может надеяться, что в результате его работы человек получит возможность действовать так, что сбудутся 3%. Думаю в связи с этим о депрессии, о создании территорий в жизни человека, свободных от депрессии, и о «невыбранных дорогах», о которых писал Айра Прогофф. У него очень красивая и добрая метафора, что альтернативы и направления, которые мы когда-то не выбрали, не исчезают в никуда, а живут какой-то своей жизнью, развиваются, меняются, а потом когда-нибудь снова встречаются нам на жизненном пути. Главное — суметь их распознать и быть готовыми откликнуться на их зов, если это нам действительно нужно.

Подготовка к серьезному разговору: четыре дневниковых упражнения

Сегодня я расскажу о том, что можно делать, если у вас есть некоторое время, чтобы подготовиться к серьезному разговору об отношениях (или сложным переговорам, называйте как хотите, у меня оно работало как в деловом, так и в личном взаимодействии, причем именно в таком хронологическом порядке – именно оттуда и взялось обозначение «сложные переговоры» в предыдущем посте; «мои наработки – как хочу, так и называю», как сказал бы мой дедушка).

Эти приемы – своего рода «шведский стол», в том смысле, что их вовсе не обязательно применять все и строго в том порядке, в каком они здесь изложены. Каждый прием позволяет взглянуть на ситуацию с какой-то иной точки зрения, увидеть и осознать что-то, что раньше было не заметно. Каждый прием до определенной степени проясняет ситуацию, и когда вы чувствуете, что вот этим инструментом вы, похоже, сделали все, что им можно сделать – с чистой совестью откладывайте его в сторону и, если чувствуете необходимость, беритесь за какой-нибудь другой.